Звернення громадян Детально
У Раду Поклитару – мировое признание и россыпь национальных "Киевских пекторалей". Но дело не только в регалиях и наградах, а в том, что постановки его театра "Киев Модерн-балет" – это ярчайшие шоу с особенными пластикой и драматургией, которые яркостью красок напоминают бродвейские мюзиклы, а размахом и метафизической начинкой – блокбастеры в жанре фэнтези.
Поклитару трансформирует классические балетные сюжеты, выстраивая свою историю. Например, в "Лебедином озере" у него темные маги убивают белых лебедей, отбирают их детеныша и пытаются воспитать его на свой лад. А в "Щелкунчике", где полчища серых крыс надолго засядут у вас в памяти, девушка, главная героиня, замерзает на морозе – все действо, оказывается, было ее сном. "Такой финал получился уже после третьего представления", – признается Поклитару Фокусу.
"Утрата остроты восприятия – одна из главных утрат в чело-веческой жизни. Мы разучиваемся радоваться простым вещам"
Фабула его балетов зачастую строится по такой формуле: мир атакуют темные силы, на их пути возникает светлый герой, он гибнет, тем самым спасая мир. Поклитару не очень любит анализировать свои творения. Говорит, что работает по наитию.
Широкую популярность балетмейстер получил после участия в нескольких телесезонах проекта "Танцуют все", где создал десятки танцевальных номеров. В 2014-м Поклитару участвовал в постановке церемонии открытия и закрытия Олимпийских игр в Сочи.
Сегодня же его театр "Киев Модерн-балет" открывает сезон с соблюдением карантинных мер. В интервью Фокусу Поклитару раскрывает тайны своей творческой лаборатории и некоторые подробности нового балета "Маленький принц", премьера которого запланирована на октябрь.
Расскажите об особенностях работы над «Маленьким принцем».
— "Маленький принц" сложно переводится на язык хореографии. Там чересчур много слов и афоризмов. Непросто найти хореографический подстрочник.
Вам ли? Вы же в любом сюжете находите метафизику.
— Да (смеется), можно легко переделать аббревиатуру моего театра КМБ под "Киев метафизик-балет". Но, возможно, дело не во мне, а в искусстве танца, которому в принципе присуще нечто метафизическое. Ведь мы рассказываем такие непростые истории, как "Лебединое озеро", "Щелкунчик", "Вий", только при помощи движений, а они, по-хорошему, не предназначены для исполнения "без слов". Может, при переходе из одного жанра в другой, из одного состояния в иное и происходит то, что вы называете метафизикой.
Я имею в виду, что вы любую историю выводите на уровень мифа, как в жанре фэнтези. Как у вас возникает таинство творчества?
— Все и всегда начинается с того, что я сижу и придумываю в одиночестве. Это самое счастливое для меня время, потому что я никак не связан с человеческим фактором, если только общение с самим с собой не считать таковым. Мой набор на старте: компьютер, наушники, музыка. Первоначальные усилия превращаются в банальный вордовский файл под названием "Мысли по проекту". К этому файлу имеют доступ только мои соавторы: сценографы, художники по костюмам, композитор (если он есть) и пиар-менеджер нашего театра, который пытается вычленить из этого малолитературного текста какие-то фразы, чтобы потом использовать их в СМИ.
После файл обрастает хронометражем: на какой секунде кто выходит и уходит. Часто я использую литературную первооснову – вольно ее перерабатываю, потому что не все можно перевести на на язык балета.
Моцарт – собрат Маленького принца
Судя по неожиданным номерам в телепрограмме "Танцуют все", кажется, что вы буквально все можете перевести на язык балета.
— Если взять "Маленького принца", то там немало моментов, которые трудно пересказать языком балета или это не имеет смысла. Например, есть история об открытии планеты турецким астрономом, чьи слова не восприняли серьезно, потому что он был одет в турецкие штаны и феску. Когда же он переоделся в смокинг, все сразу восприняли его доклад, потому что он был одет как европеец. Это не очень балетная история.
Почему?
— Балет – это в первую очередь эмоциональная вещь, все эмоциональное рассказывается легко. Да, рассудочное тоже можно рассказать балетным языком, но в таком случае всегда возникает вопрос: а что, если заменить его на эмоциональную подачу, которая будет работать гораздо лучше?
Расскажу, как шел к этому проекту. Я не очень трудолюбивый человек, но для своего театра "Киев Модерн-балет" раз в год должен выпускать большой и желательно еще маленький спектакли. Я не должен молчать дольше года, это опасно с точки зрения профессии: нужно постоянно быть в творческом тонусе. У меня в творческих закромах есть любимые вещи, которые приберегаю на потом. Помню, как наткнулся на первые произведения маленького Моцарта, свою первую симфонию написавшего в восемь лет. Когда я послушал эту музыку, то был в восторге! А ведь это написал по нынешним временам мальчишка-второклассник, ему бы в футбол погонять!
Папа-музыкант дрессировал его с детства.
— Да, папа был жесткий. Но, так или иначе, музыка маленького Моцарта была потрясающей. И эта тема у меня до поры до времени лежала на компьютере в папке "Балет "Детство". Идея была в том, как много мы не помним о детстве. Я сам чувствую, что многое утратил – особенно в остроте восприятия. Кишинев, в котором я родился, находится недалеко от Одессы. В советское время это расстояние преодолевалось за три часа на поезде. Моя мама возила меня каждое лето в Одессу на море. Помню, с каким волнением я ждал встречи с морем – с этим огромным до горизонта количеством воды. И вот на Приморском бульваре, где бюст Пушкина, мы подходили с мамой к парапету, и я видел море – у меня дух захватывало от этой встречи. Невероятное событие! Но в свой очередной приезд, когда мне было уже 19–20 лет, когда я подошел к парапету, то ничего подобного не произошло. Море и море. Я уже взрослый человек, чего мне волноваться?
Утрата остроты восприятия – одна из главных утрат в человеческой жизни. Мы разучиваемся радоваться простым вещам. Поэтому я пытаюсь создать спектакль о детстве, по которому мы тоскуем и которое уже не возвратить.
В творчестве я прозаический человек и всегда с усмешкой воспринимал историю о том, что химик Менделеев увидел свою таблицу во сне. Но со мной такое тоже произошло. Именно во сне ко мне пришла идея, что маленький мальчик Моцарт, написавший симфонии, по возрасту близок Маленькому принцу. Всё совпало. Обычно наутро сон забывается, но я проснулся с пониманием, что это хорошая мысль: объединить Моцарта и Принца. Так папка "Балет "Детство" была переименована в папку "Маленький принц".
Плюс к музыке Моцарта добавилось совершенно гениальное, с моей точки зрения, исполнение украинских колыбельных Марией Пилипчак. Она собирательница, популяризатор фольклора и энтузиаст своего дела, болеющая душой, чтобы песенное наследие Украины осталось и было передано следующим поколениям. Мы получили согласие на использование её голоса в этом балете.
Это музыкальная часть постановки, а что с образной, хореографической?
— Обычно, когда работаю над постановкой, стараюсь куда-то уехать, потому что мне сложно создавать в привычных условиях. "Лебединое озеро" я придумывал в Нидерландах – в Схевенингене, пригороде Гааги. "Спящую красавицу" – в Ворзеле, это более бюджетный вариант: хотя мне есть где жить в Киеве, я снял там номер в отеле. А "Маленький принц" случился в одном из моих самых любимых мест, греческом городе Лутраки, – это курорт, находящийся в 80 км от Афин. Я снял там себе жилье с маленьким двориком, был ноябрь. Но я морж, поэтому купаюсь в любую погоду. Я там проводил тогда время, сидя за столиком с ноутбуком в маленьком патио под полусгнившими апельсинами, которые грозили в любой момент упасть мне на голову. Сидел и думал: как это произведение Антуана де Сент-Экзюпери, наполненное волшебными образами и афоризмами, перевести на язык танца. Вот это, например, знаменитое выражение: "Мы в ответе за тех, кого приручили". Однако я всегда надеюсь на Его Величество Танец, который может говорить о чем-то не буквально, но гораздо более эмоционально, чем слова. Я всегда надеюсь на это чудо.
Два антагониста – Змей и Маленький принц – уже есть?
— Змей уже есть, но я еще сомневаюсь, может, что-то придется переделывать. У меня он стал приобретать черты библейского, хотя я этого не планировал, и у Экзюпери этого нет. Но почему-то он стал постепенно похож на постмодернистского ветхозаветного Змея.
А что Принц?
— Маленький принц уже родился – он теперь живет своей жизнью. И путешествует, как мы помним, по шести планетам прежде чем попасть на Землю. Это планеты Короля, Счетовода, Пьяницы, Фонарщика, Географа и Честолюбца. Я не был уверен в том, как перевести на язык танца Счетовода. Он нехореографичен, потому что неэмоционален. Но все-таки я его создал.
Каким?
— Вот придете на премьеру, посмотрите (смеется).
Она будет только онлайн.
— Да, это требование Украинского культурного фонда. Мы с большим отрывом выиграли их грант на "Маленького Принца". Они выделили на постановку 1,8 млн грн. Плюс возвратная финансовая помощь в размере 0,6 млн грн от Департамента культуры Киева. Общий бюджет – 2,4 млн грн. УКФ в условиях пандемии не финансирует проекты, которые предусматривают присутствие зрителей в зале. Только онлайн.
Славянская эффективность
Два слова об Олимпиаде в Сочи. Это самая грандиозная по масштабам постановка, которую вам довелось создавать?
— Конечно. 445 человек было задействовано. Это интересный опыт – было страшно браться. Но меня убедили, что я смогу. В итоге получилось достаточно легко. Я там был со своими ассистентами – Александром Лещенко и Андреем Мусориным. Мусорин сейчас возглавил балет Львовской национальной оперы. Церемония была поделена на четыре части, которые ставили четыре человека. Все мои коллеги были западными. И, что интересно, мы, славяне, действовали нерационально: у нас не было жесткого планирования и строгого администрирования. У них же все было четко распределено, кто за что отвечает каждую секунду репетиционного времени. Все вроде правильно, но в итоге последние дней 20 перед церемонией мы не знали, чем заняться: у нас все было готово, а эти ребята все еще догоняли (смеется). Следует признать, что славянский подход оказался эффективнее. Я с ассистентами только обсуждал: "Что репетируем сегодня – "Марш"? Ну давайте". Сложность в Сочи оказалась в том, что была зима, стадион неотапливаемый. Среди полтысячи танцоров многие простудились. Все время кто-то менялся или отсутствовал – куча людей больных с температурой. Полный состав я увидел только на церемонии.
Как вы управляли таким огромным количеством танцовщиков?
— При помощи FM-наушников: они были у каждого артиста в ушах – правое ухо свободно для музыки, а в левом наушник с моим голосом. Я подключался к разным группам. На репетиции проверял, слышат меня или нет. "Ребята, сейчас все на три-четыре садитесь". Человек пять осталось стоять. Ага, наушники были самовольно вынуты – "А ну, идите сюда на ковер!"
Современный балет в Украине по-прежнему остается белой вороной. Почему?
— Да, вот уже 14 лет наш театр – локомотив в этом плане. Как репертуарный театр мы действительно единственные, кто делает это на постоянной основе. Но иногда собираются команды под проект. Денис Матвиенко сделал балет "Великий Гэтсби" на музыку Константина Меладзе. Константин Томильченко создал интересные вещи на ВДНХ: шоу "Мюнхгаузен" и "Вартові Мрій" – это соединение танца, цирка с цифровыми технологиями. Пожалуй, это все.
Что мешает множить это явление?
— На сегодня театр "Киев Модерн-балет" не может получить даже статус национального из-за инертности бюрократических структур. Но я нахожусь в состоянии диалога с министром культуры Александром Ткаченко, надеюсь, дело сдвинется с места. Что касается молодых хореографов, то их немало вышло из стен нашего театра. Это Алексей Бусько, Сергей Кон, Артем Шошин, Илья Мирошниченко, Владислав Детюченко. Я стараюсь дать им возможность реализоваться, потому что трудно найти другой такой коллектив, где можно постоянно что-то пробовать.
Кто для вас был образцом, с кем вас часто сравнивают?
— В годы творческой юности меня часто сравнивали со шведским хореографом Матсом Эком. В разные периоды жизни у меня были разные кумиры. Сперва я был под впечатлением от творчества француза Мориса Бежара, потом – от Иржи Килиана, он чешского происхождения, но работал в Гааге. Ему невозможно подражать, как любому гению, но можно восхищаться. А из российских я с большим удовольствием смотрю постановки питерского хореографа Бориса Эйфмана. Он, кстати, учился еще в Кишиневе у моего отца. Я точно на него не похож, потому что Эйфман – неоклассик. Но он первый и единственный, который поставил спектакль "Братья Карамазовы". У меня тоже есть задумка поставить одно грандиозное произведение, но об этом пока рано говорить.
Константин Рылев
